Чтобы помнили мои сыновья: известные запорожцы поделились историями о родных, прошедших войну

8 мая в Украине, как и по всей Европе, отмечается День памяти и примирения, посвященный окончанию Второй мировой войны.

Известные запорожцы в Фейсбуке делятся историями своих предков, которые прошли войну, а также вспоминают, как эта страшная страница истории отразилась на их семьях. Некоторые истории пробирают до слез.

Александр Павлов - журналист, руководитель Агентства региональных инициатив:

Уверен, что мой дед Александр Георгиевич Павлов был бы активным пользователем ФБ)). Потому что он любил жизнь, был социально активным, и женщины его обожали)). Я весь в него)). Я решил, что пусть он немного побудет на аватарке моего профайла. Именно в эти дни, когда мы празднуем День Победы. ПОТОМУ ЧТО ОН ПРОТОПАЛ ТУ ВОЙНУ ОТ КОРКИ ДО КОРКИ, ВСЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА. Так вот, дед, пусть мое это самое фейсбучное сообщество посмотрит, какой ты был красивый и героический! Лайки приветствуются. С ДНЕМ ПОБЕДЫ!



 Максим Остапенко - директор национального заповедника "Хортица:
Батько моєї мами - дід Петро. Уроженець с. Троїцьке під Мелітополем. Льотчик бомбардувальник. Фото кінця 30-х. Воював на Халхинголі і в Манчжурії у 38-39. Дружив із Чан Кайши, який йому подарував пістолет (який бабуся, після смерті діда вининула з Дніпрогеса)
Війну закінчив у 1943, коли його відправили у Академію при Генштабі.



 
Борис Артемов - писатель:



Моим отцу и дядьке, а не мифическому деду с благодарностью и светлой памятью. Чтобы помнили мои сыновья

КОНТУЗИЯ

В пятницу 26 июня 1964 года ближе к полудню сорокалетний начмед 6-ой городской больницы Виктор Борисович Артемов повесился на трубе сушилки в ванной комнате своей хрущёвки по улице Панфиловцев. Труп обнаружила жена Ольга, вернувшись из соседнего углового дома, где в гастрономе отстояла очередь за молоком и пшеничной мукой

Жаркий июнь

…Она увидела мужа сразу: коридорчик крохотный, а дверь в ванную приоткрыта. Сдержала крик, – температурящего трёхлетнего сынишку с утра не повели в садик, и он мирно посапывал в кроватке, заботливо укрытый лёгкой простынкой, – опустила на пол бидончик и авоську с холщовым мешочком на завязках, бросилась на кухню за ножом, чтобы разрезать верёвку. Ещё надеясь на чудо, щупала пульс, делала искусственное дыхание и, только осознав тщетность усилий, едва передвигая вмиг ставшие налитыми ноги, стала спускаться вниз по лестнице во двор к ближайшему таксофону у медицинского общежития. При этом в голове навязчиво крутилась единственная мысль: удастся ли отыскать в кошельке двухкопеечную монетку.
…Участковый, вытирая взопревший под фуражкой лоб, говорил старшему опергруппы: «Хороший мужик был покойник. И доктор грамотный! Знал его. Всё с детишками гулял в балке – сядет на травку и книжечку листает. Вона их сколько в доме. Цельный шкаф. Нет тут криминалу. Это всё война проклятая. Он же израненный весь. От Сталинграда до Берлина прошёл. Там и контуженный. А контузия, брат, штука такая – вроде и цел остался, руки ноги работают, а как и когда скажется, один бог ведает».
…«Мамочка, папа. Я вас всё зову, а вы все не слышите…», – у двери стоял заплаканный мальчик в длинной ночной сорочке, испуганно вглядываясь в лежащего на полу отца, в мать, нервно теребящую книжку в бирюзовой обложке, в чужих людей в форме. По подолу стекала струйка, превращаясь в быстрорастущую вокруг босых ступней лужицу. И тогда Ольга отбросила в сторону непонятно как оказавшуюся в руках книгу писателя Сабатини о благородном пирате, которую она читала последние дни, и бросилась к сыну. Уже не сдерживая хлынувших потоком слёз.

Братья

…Фимка и Юрка были закадычными приятелями. И товарищами верными, не разлей вода. Как красные дьяволята из фильма, что привозила в Весёлые Терны кинопередвижка. Всегда вместе. И в школе, и в уличных шалостях. Ну, а коли, случаем, возникала драка, – как же без этого на улице – то обидчики, задевшие одного, имели в результате дело с двумя. Не удивительно – ведь ко всему ещё и братья кровные. Мамки их сёстрами друг другу приходились. Жили братья неподалёку. Так что если водички и хлебную краюху перехватить между играми – к Юрке заскакивали, или к Фимке. Без разницы. Только вот с отцом у Фимки незадача получилась. Мамка Катерина есть – акушерка в фельдшерском пункте. А отец пропал – словно и не было никогда. Как приехали за ним в ночь военные в кожанках и с наганами в кобурах, так и не стало дядьки Давида. Говорить про это мамки настрого запретили. Хоть сами шептались часто. И даже плакали. А Юркин отец, Моисей, – служащий в правлении, сказал: «Зря забрали, хороший был человек. Никому плохого не делал».
К лету 41-го братья как раз школу закончили. В Криворожском горнорудном думали учиться. Только не довелось. В армии офицеров грамотных недобор образовался. Вон сколько перед войной зря постреляли. А на фронте и вовсе командирский век короток. Не боле, порой, чем у рядового красноармейца. Юрку в политучилище направили. А Фимку – в артиллерийское.

Артиллеристы, Сталин дал приказ…

Доучиться Фимке не довелось. Уж больно летом 42-го напирал немец. К кавказской нефти рвался. И к городу имени Вождя. Бросали в оборону всех, кого можно было. Как в топку. В сентябре Фимкина батарея «сорокопяток» артдивизиона 4-ой гвардейской бригады стала на пути танков дивизии «Викинг». Насмерть. Зря, что ли, их пушечки солдаты промеж себя «прощай, Родина» называли. После танковой атаки – хорошо, если четверть живыми из расчётов оставалась.
Фимка, уже оглохший напрочь, контуженный, два танка подбил. А ещё один, который разбитую пушку и погибший расчёт в один кровавый ком гусеницами смолол, бутылкой поджёг.
Пришёл в себя в госпитале. Там и документы на него командир дивизиона с политруком подписали. Наградные. На «Красное Знамя». И на вступление в члены ВКП (б) недоучившегося курсанта артучилища Ефима Давыдовича Айзенберг а.

А в конце ноября попали артиллеристы в окружение. Ни снарядов, ни пушек исправных. И патронов чуток. Едва по обойме на брата. Немцы не спешили – «юнкерсами» позиции проутюжили и миномётами охаживали. Жить осталось – до рассвета, как в атаку пойдут. Не сдюжить – силы на исходе. От силы десятка полтора бойцов. И ранены почти все. А уходить некуда. Уж больно плотно сжали. Только безропотно дожидаться смерти глупо. Решили прорываться. Про плен не думали. Но готовились ко всему. Политрук вместо своей гимнастёрки со шпалой и звездами – надел солдатскую. С трупа. А Фимка документы с орденом в тряпицу завернул и в планшетку спрятал. Планшетку в траншее схоронил. Место видное. Коль доведётся уцелеть – найдёт. А в карман телогрейки документы погибшего красноармейца положил. Витьки из Моздока. Хороший парень был. Всего-то на два года старше.

Просочились чудом сквозь немецкие порядки в темноте. К своим вышли. В форме. С оружием. Проверку прошли. Только вот доказывать «смершевцу», кто он есть на самом деле, Фимка не стал. Документы-то в траншее остались. У немцев. Так и остался – Витькой Артемовым из Моздока. Не задумывался об этом особо. И наперед не загадывал. Ведь не к тёще на блины отправляли окруженцев – в Сталинград. Думал ли рядовой беспартийный красноармеец 54 артполка 27 стрелковой дивизии, что выживет…

Оборонял Фимка, теперь уже Виктор, Сталинград. Освобождал Запорожье и Кривой Рог. Брал Варшаву и Познань. Получил медаль за плацдарм на Висле и орден за форсирование Одера. Штурмовал Зееловские высоты. Выцарапал на колонне Рейхстага имя брата, комсорга полка, старшего лейтенанта Юрия Моисеевича Должанского, Героя Советского Союза, погибшего в 43-м. И Витьки из Моздока, под чьим именем дошёл до самого логова.
Выжил, хотя и получил 2-го мая во время отчаянного поединка у Потсдамского вокзала с «королевским тигром» ещё одно ранение и тяжелейшую контузию.

Знать не можешь доли своей…

В 47-м после демобилизации вернулся в Днепропетровск. К матери. В медицинский поступил. О том чтобы снова стать Фимкой и не помышлял. Местные архивы ещё в 41-ом сгорели подчистую.
Получил копию метрики на имя Витьки. Когда перед самым окончанием института женился на однокурснице. По распределению попали в Караганду. Вокруг лишь шахты и лагеря... Для пленных немцев, но больше для своих, которые по 58 статье. Назначили главным санврачом города, анкета способствовала. Стал депутатом горсовета. Непросто было, но ведь вся жизнь впереди…

На жуткие головные боли старался не обращать внимания – списывал на хроническую усталость.

В конце 50-х вернулись в Запорожье, к родным жены. Стал начмедом больницы. Когда родились дочка и сын, дали квартиру. Только вот прогнозы коллег, к которым обратился тайком за консультацией, были жёстки и неутешительны: что-то делать поздно, вскоре, в лучшем случае, инвалидность. Он не стал ждать – оказаться беспомощным парализованным полутрупом он себе позволить не мог…
Ольга много лет корила себя за то, что не сумела удержать его. Детям про отца объяснила – инсульт. Кровоизлияние в мозг. И никто из соседей не проговорился…

Когда в 99-м она умерла от саркомы, сын схоронил её на Первомайском. Как просила – в могиле мужа. Чтобы – рядышком. Навсегда.

…Сам сын ничего не помнил о том июньском дне. И никогда не задумывался об этом. Но когда в середине 90-ых купил на Нижнеднепровской квартиру, неподалёку от родительской, то, делая ремонт, первым делом почему-то пригласил сварщика из ЖЭКа. Попросил обрезать в ванной трубу сушилки. Просто показалось, что она лишняя на стене. Почему?

Он и сам не знал. А кто же может объяснить наши поступки, если это не понятно даже нам самим?